Быхов

Быхов известен с XIV в. В XVI - XVIII вв. город входит в состав Речи Посполитой. С середины XVI в. Быхов принадлежал великому князю Великого княжества Литовского Жигимонту I Старому, был центром староства, затем перешел к Ходкевичам. В 1610 г. литовский гетман Ходкевич укрепил город, который с этого времени стал считаться одной из сильнейших крепостей Белоруссии.
 
 Быхов. Бывшая гостиница Европа на ул. Ленинской (слева). Бывший еврейский дом.

В связи с постройкой в начале XVII в. местечка Новый Быхов, Быхов начали называть Старым. В это же время в городе стали селиться евреи. В 1640-х гг. в Быхове строится, возможно, первая, синагога. Это великолепное здание крепостного типа сохранилось. Быхов или Старый Быхов – в эпоху польского владычества город Трокского воеводства Оршанского повета, упоминается в списке городов, где евреи подвергались избиениям во времена Хмельнитчины. В период казацких войн в 1648 и 1655 гг. Быхов выдержал осады и был взят русскими войсками в 1659 г. Тогда и произошло одно из самых больших бедствий для евреев Быхова. Об этом сохранилось свидетельство раввина Йегуды Лейба Пуховицера из Пинска, который пережил ужас погрома и спасся со своей семьей. «В ночь 29 кислева 5320 года (4 декабря 1659 год) город был захвачен обманом, все жители города были убиты, от юноши до старца, не пожалели ни младенцев, ни женщин, разграбили все, а остаток жителей угнали в свою страну, и было убито там, из-за грехов наших, более 300 евреев, и было среди них много мудрецов Торы».

Между войнами, когда город снова перешел к Речи Посполитой, евреи получили (1669 г.) от короля Михаила привилегию на имя быховских евреев Исаака и Авраама Вольфовичей, по которой они освобождались от повинностей в течение 20 лет ввиду «крайнего разорения жителей от казацких и московских нападений». По переписи 1766 г. в Быховском кагале числилось 887 евреев. Быхов был окончательно присоединен к России в 1772 г. после первого раздела Речи Посполитой.

С 1784 по 1805 гг. число евреев-мещан колебалось между 873 и 1244.

В 1802 г. Быхов становится уездным городом Могилевской губернии. В 1834 в Быхове было 6 синагог, в 1860 – 11 синагог. Известны имена некоторых раввинов: с 1868 г. раввином Быхова был Гирша Залманович Баталии, с 1872 г. – Хаим Богин.

В 40-х годах XIX в. христиане составляли всего 2% населения Быхова, и вследствие этого, в виде исключения, высочайше было разрешено избрать обоих ратманов (членов городского магистрата) из евреев. Местечек в уезде, в которых проживало не менее 500 евреев, было три: Гайшин, Дашковка, Старые Журавичи.

В конце XIX в. евреи составляли половину городского населения. Работало 11 синагог и молитвенных домов, действовала еврейская богадельня.
  
На еврейском кладбище Быхова.

Наиболее распространенным занятием среди евреев в уезде и городе являлись торговля (главным образом, продуктами сельского хозяйства) и изготовление одежды. В 1816 г. Абель Случкин арендовал суконно-талесную мануфактуру (18 станков, 84 рабочих). В городе работало 14 небольших фабрик и заводов.

В 1898 г. в Быховском уезде (исключая город) еврейское население составляло 6,4% и жило преимущественно в местечках, остальные – в селах. Ремесленников в местечках насчитывалось 171 человек, все они были евреи. Существовала также еврейская земледельческой колония, в которой проживало 245 жителей.

В 1906 Менделю Славину было разрешено открыть в Быхове частное мужское 1-классное еврейское училище. В начале 20 века община имела мужскую и женскую школы, еврейскую библиотеку, общество помощи бедным евреям. В 1911-1913 г. в Быхове работало частное женское еврейское 1-классное с приготовительным классом училище Баранова. В 1910 в Быхове имелись еврейское кладбище, 8 синагог. В 1913 евреям принадлежали типография, фотография, 3 книжные лавки. Имелись еврейская библиотека-читальня, общество пособия бедным евреям.

В период революции 1917 г. Быхов стал известен как место заключения российского государственного и военного деятеля генерала Лавра Георгиевича Корнилова, одного из основателей «белого движения». В августе 1917 г. главнокомандующий Корнилов главой Временного правительства Керенским был объявлен врагом революции и изменником. В ответ генерал организует так называемый «корниловский» мятеж с целью установления военной диктатуры в России. 2 сентября 1917 г. Корнилов был арестован и помещен в Быховскую тюрьму, а 19 ноября 1917 г. генерал с соратниками бежал на Дон, где возглавил Белую Добровольческую Армию.

В годы Советской власти в Быхове работала начальная еврейская школа (была закрыта в конце 1930-х гг.). К 1928 году в Быхове из 8 синагог действовало 6 (остальные были заняты под воинские части), в том числе 3 хасидские (2 любавичские и 1 старосельская), было 2 раввина, в том числе – один хасидский. В 20-х гг. также функционировало Общество кустарей из 80 человек, имелась еврейская школа-семилетка, (правда, с 4 группами) и детдом на 32 ребенка.

(ГАООМО, ф. 6577, оп. 1, д. 107, л. 56).
 
Быхов. Бывшая синагога. Сейчас здесь кафе.

В городе Быхов евреи традиционно селились в нескольких городских районах. Район города возле Днепра назывался Сабиловка (Прибережная, Приднепровская улицы) – считался районом еврейской бедноты. Более состоятельные евреи жили в другом районе города, который назывался «Шорный». Сохранилось здание синагоги для богатых конца XIX века. После революции в синагоге сделали шорную фабрику, шили хомуты для колхозов. Потом в помещении синагоги была круподерня, склад, хранили соль, которая разъела кирпичную кладку. Сейчас запущенное и полуразрушенное здание выкупил предприниматель, в бывшей синагоге после ремонта открыто кафе.
 
Быхов. Улица Дорохова.

Первой «красной» стала одна из центральных улиц – Дороховская, также заселенная преимущественно евреями. А «делал революцию» в Быхове Наум Лазаревич Француз, чьим именем сейчас названа одна из улиц города. К концу 30-х годов, синагоги, молитвенные дома и все еврейские учебные заведения в городе, как и во всей стране, были закрыты.

В 1932 году, когда ощущалась повсеместная нехватка хлеба, на собрании членов артели металлистов Быхова один из ее членов Израиль Дригант возмущенно заявил, что если в ближайшее время они не получат хлеба, то многие артельщики бросят работу и уедут на любой завод – «нас там примут, там хорошо кормят и платят». В этот же день на собрании кустарей, членов артелей, выступал редактор местной газеты Левин. После доклада взял слово член швейной артели Эйдель Ерманов: «Им хорошо делать доклады, они сытые, получают все необходимое, а нам ничего не дают». Когда Левин попытался призвать его к порядку и объяснить временные трудности с выдачей хлеба, то присутствующие стали кричать, что «их семьи оставлены на голодную смерть. За 1931 год брали паевые взносы, а кроме хлеба ничего не давали, да и того минимум».

Накануне 1 мая должно было состояться собрание кустарей Быхова, посвященное наступающему празднику. Но не один кустарь не явился ни на собрание, ни на демонстрацию. Причину бойкота в двух словах прояснил сапожник Моцкин: «Пусть идут те, кто получает хлеб, нам – голодным, там делать нечего»

(ГАООМО, ф. 26, оп. 1а, д. 346, л. 26, 216). Из книги «История могилевского еврейства. Документы и люди», книга 2, ч. 1 составитель А. Литин Минск 2006 г.

В 1923 году в Старом Быхове население составляло 8333 человек (из них 2846 евреев). В 1939 г. еврейское население Быхова сократилось до 2295 человек (20,8% от общей численности горожан). По исследованиям местного краеведа и журналиста Ильи Дрыганта в Быхове и Быховском районе к концу 30-х гг. проживало 6791 евреев. Из них около 5000 было расстреляно фашистами в течение 1941-1942 гг.

В 1960-х гг. в Быхове действовал нелегальный миньян.

Сейчас население Быхова составляет около 18000 человек, из них евреев – около 30, самому молодому чуть за тридцать.
ХОЛОКОСТ
 
Быховская крепость Сапеги. В 1941 г. здесь было еврейское гетто.

Быхов был оккупирован немецко-фашистскими войсками 3 июля 1941 г. Первый массовый расстрел евреев состоялся 28 августа 1941 г. Тогда фашисты расстреляли 252 мужчин и юношей, которые под предлогом необходимости ремонта дороги, с лопатами и кирками были пригнаны к противотанковом рву 10-12 м глубины (т. н. Гонькин ров в 1 км от Быхова и в 6 км от деревни Воронино).

В сентябре 1941 года, по распоряжению коменданта орскомендатуры города Быхова обер-лейтенанта Мартуса, была произведена перепись населения. На огороженной территории старинного трехэтажного замка, с башнями и Троицко-Спасским собором 16-17 вв., было организовано еврейское гетто. В гетто было принудительно помещено 4679 человек – евреи Быхова и советско-партийный актив, а также беженцы из Западной Белоруссии и Польши 1939-1941 г. Узники-евреи должны были нашить на одежду желтые или белые лоскуты ткани. Гетто охранялось полицейскими.

После семидневного пребывания в замке без продовольствия и воды, жители гетто из замка в течении двух дней были выведены колонами под охраной четырех немцев за реку Днепр. Тех, кто не мог идти самостоятельно: больных, стариков и детей вывозили на машинах. Очевидцы рассказывали, что обессиленных и больных людей, а также тех, кто сопротивлялся, сбрасывали в кузова машин прямо из окон второго и третьего этажей замка.

Расстрелы производились в 6 км от города в противотанковом рву в урочище Масловичи (за мостом через Днепр). Перед акцией людей заставляли раздеваться, изымали одежду, обувь, личные вещи, обыскивали в поисках драгоценностей.

Детей до 10-12-летнего возраста не расстреливали, а переламывали им позвоночник и еще живыми бросали в противотанковый ров.

В течение сентября-октября 1941 года ежедневно производились аресты евреев, оставшихся в городе и окрестностях. Их выводили или вывозили за город и также расстреливали. В Гонькином рву (выезд из местечка в сторону Нового Быхова и Рогачева), на территории аэродрома, на территории овощесушильного завода.


 
Гоньков ров – место расстрела евреев.

До войны в деревне Неряж (около 3 км от Быхова) был образован еврейский колхоз имени Володарского, где проживало около 50 евреев. Большинство из них не эвакуировалось. Евреев Неряжа расстреляли в двух местах. Сначала в урочище Панская грива были убиты 20-25 мужчин (2 км от деревни Неряж по направлению к Днепру), затем в Гоньковом рву были расстреляны остальные евреи колхоза.

Евреев убивали и в других населенных пунктах Быховского района, в том числе: Клетнянский с\с, дер. Гомарня, расстреляли «как евреев» 14 человек, в с/с Красно-Осовецкий убит 1 человек, от 71 до 94 евреев расстреляли в деревне Сапежинка Быховского района (еврейский колхоз им. Свердлова)

По воспоминаниям известно, что расстрелы еврейских семей также производились в деревнях Быховского района: Новый Быхов (где жило до революции более 100 еврейских семей), Селиба, Студенки, Городец, Давыдовичи, Красница.
 
Майкл Лазарус
 на открытии памятника
 в урочище Масловичи.
 23.10.2006 г.

В конце 1943 г., стремясь скрыть следы преступлений, фашисты производили раскопки мест массовых захоронений. Останки вывозились в пригород Быхова в местечко Язвы, а затем на специально оборудованном месте сжигали. Советские военнопленные, занимавшиеся эксгумацией и уничтожением останков жертв массовых расстрелов, также были убиты.

В 1946–47 гг. часть останков жертв Холокоста была перезахоронена на еврейском кладбище. Там были установлены два памятника в память погибших евреев женского и мужского пола.

В 2006 г. на местах расстрела и массовых захоронений на средства фонда семьи Лазарус были установлены два памятника (возле Гонькового рва по дороге на Рогачев и в урочище Масловичи на въезде в город со стороны трассы Могилев–Гомель). Председателем еврейской общины г. Быхов С.П. Двоскиным был также установлен памятный знак на месте расстрела (Гоньков ров). На местах захоронений в деревне Неряж и в некоторых других деревнях памятников нет.

По путеводителю «Забытые местечки Могилевщины», составители И. Шендерович, А. Литин Могилев, 2009 г.
 (Государственный архив Могилевской области, ф. 306,оп. 1, д. 10, л. 66–67, ф. 306 оп.1 д. 9, л. 122, 125–127.,
 М. Ахрименя «Маяк Прыдняпроўя», 6 ліпеня 2005 г.,
 «Гибель местечек Могилевщины», составитель Шендерович И.М., Литин А.Л., Могилев, 2005 г.
 Воспоминания очевидцев из архива Могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»:
 Двоскина Семена Петровича, 1948 г.р.,
 Рудаковой Мили Александровны, 1924 г.р.,
 Лахтырева Давида Степановича, 1929,
 Ждана Анатолия Григорьевича, 1925 г.р.,
 Меншагина Георгия Дмитриевича, 1924 г.р.
 Старовойтовой Ирины Абрамовны, 1929 г.р.,
 Заровной Нины Михайловны, 1920 г.р.)



Эренбург Илья Григорьевич.

Они отомстят за все. Дело совести (Очерки 1941–1945).

Письмо солдата Иоганна Гаустера:

«Дорогая жена, ночью, отступая, мы все сжигаем. Горят целые деревни. Весь урожай на полях также должен быть сожжен. Дома мы грабим, так как жители уходят из деревень. Как ты думаешь, что лучше – таскать добро с собой или отправлять тебе?»

Отрывки из дневника штабс-ефрейтора 2-го охранного батальона Отто Бергера:

«Старый Быхов полностью разрушен. Расстреляно 250 евреев. Кушали хорошо. Военнопленные сами себе вырыли могилы. Мы их выстроили, и ряд за рядом расстреляли. Расстреляли коммуниста. Мы его кнутом гнали в лес и там заставили вырыть себе могилу. Вечером расстреляли двоих. Они вырыли себе могилу, поцеловались и легли. Это отец и сын».

29 октября 1943 г.


 
Давид Степанович Лахтырев.

Из воспоминаний Лахтырева Давида Степановича, 1929 г.р.

До войны я жил в деревне Следюки недалеко от Быхова. Где-то в начале декабря я пошел в Воронино к зубному врачу. Меня задержали, погрузили в машину и приказали отправиться в синагогу, чтобы там разгружать тяжелые гильзы. Нас остановили жандармы, не доезжая до противотанкового рва, выкопанного перед войной, по дороге в Быхов, и меня вместе с другими гражданскими высадили. Дальше могли ехать только немцы. Я слышал издалека крики, плач и выстрелы. Говорили, что там расстреливали евреев. Мой сосед Филипп работал в немецкой управе и присутствовал при расстрелах. Он потом рассказывал, что евреев расстреливали партиями, раздевали догола. Одежду и обувь аккуратно складывали рядом. Маленьких детей немцы с хохотом подбрасывали и стреляли налету. Попыток сопротивления не было. Я сам сидел в концлагере за то, что провожал хлопцев в партизанский отряд, и представляю себе душевное состояние этих людей. В такой ситуации страх и ужас парализует. Я видел потом следы босых ног на снегу по дороге к смолокуренному заводу. Мы решили, что бежал молодой еврей, но он, скорее всего, замерз. Было очень холодно. Всюду лежал снег, но на месте, где были закопаны люди, он таял. Земля была покрыта только тонкой коркой потрескавшегося льда.

Перед войной в Быхове и окрестностях было много беженцев первых дней войны, которые не успели эвакуироваться и беженцев из Западной Белоруссии и Польши 1939–1941гг. Многие из них не знали русского языка и говорили только по-польски и на идиш. Им было труднее эвакуироваться. Большая часть этих людей также погибла.

Всех их сначала в гетто в замок Сапеги поместили, а потом расстреляли. Не щадили никого. Страшно было и черноволосым белорусам. Их могли убить только за сходство с евреями.

В деревне моего деда Давыдовичах убили всех евреев: одинокую старушку, семью портных, которая шила фуражки, председателя колхоза Марка Левого, его жену, сына студента. Там никакого знака не стоит, да и вообще людей почти не осталось. Убили всех жителей деревни Красницы, среди которых также были евреи. Деревню сожгли.

Много было евреев и среди партизан. Рядом с нами действовал отряд Гришина, почти все его бойцы погибли, нарвавшись на немецкую засаду. Теперь уже, наверное, некому вспомнить их имена и оплакать их судьбы.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Анатолий Григорьевич Ждан.

Из воспоминаний Ждана Анатолия Григорьевича, 1925 г.р.

В начале войны я был в Быхове. Мне было 16 лет. Я должен был уехать с райкомом комсомола в эвакуацию. Мы, ребята постарше, договорились встретиться в райкоме комсомола в 6 часов утра напротив пожарной охраны. Когда я пришел, оказалось, что руководство райкома уехало ночью. Нам деваться было некуда. Назавтра, на десятый день войны 3 июля, в город пришли немцы. Три или четыре дня город горел. Многие еврейские дома сгорели, часть уцелевших домов немцы разобрали зимой на дрова.

В сентябре всех евреев переписали и выселили в замок. Огороженную территорию с замком, башнями и Троицко-Спасским собором охраняли полицаи. Объявили, что евреи должны нашить на одежду желтые шестиконечные звезды. Но город горел, у многих сгорели все вещи. Желтой ткани просто не было, поэтому нашивали просто белые лоскутки ткани. Слышал, что в замок завезли и евреев из района, беженцев из Могилева, которые не успели уйти дальше.

В августе или сентябре 1941 г. полицаи построили мужчин, трудоспособных ребят и девчат и погнали с лопатами и кирками по дороге на Новый Быхов, якобы на строительство дороги. Их всех расстреляли в Гоньковом рву. В городе были слышны выстрелы и крики, но никого туда близко не подпускали. Впоследствии убили всех остальных жителей гетто.

Ходили слухи, что вещи вывезли в Германию, другие говорили, что их складировали в подвале взорванного после войны костела напротив замка, и они там так и остались. Что-то, конечно, разобрали полицаи.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Василий Григорьевич Скок.

Из воспоминаний Скока Василия Григорьевича, 1925 г.р.

Я жил у дороги и видел, как летом 1941 г. проезжали мимо крытые брезентом машины. Говорили, что евреев возили на расстрел. Мы слышали выстрелы, потом машины проезжали пустые и опять возвращались с людьми из замка. Так продолжалось больше половины дня. Было очень страшно. Мы старались не выходить на улицу.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Георгий Дмитриевич Меншагин.

Из воспоминаний Меншагина Георгия Дмитриевича, 1924 г.р.

Я родом из города Червень, но до войны жил в Быхове.

В нашем классе с/ш № 2, половина учеников была из еврейских семей. Многие из них уехали в эвакуацию. Наша одноклассница, Мархасина Хава – девочка из бедной многодетной семьи, осталась. Моя жена несколько раз ходила в гетто, носила еду. Жили они в жутких условиях, были и истязания. Она вспоминала, что когда поднималась на второй этаж, стена возле перил была темной. Ей показалось, что это грязь, но когда подошла поближе, поняла, что все залито кровью. В последний раз полицейский предупредил, чтобы она не приходила больше, потому что это может для нее плохо кончиться.

Вместе с евреями расстреливали и коммунистов. Мой дедушка Иван Леонтьевич Килесо, 1877 г.р. жил с женой на улице Колхозной. Дедушка был репрессирован в годы коллективизации, как кулак. Возможно, это его как-то защищало при немцах. Во время войны он прятал у себя дома 17-летнюю Мусю Краснову из многодетной семьи. Она отказалась идти в гетто. Дедушка оставил ее дома, выдавая за внучку. Она жила до ноября, около полугода. Никто из соседей не выдал. Потом с каким-то военнопленным дедушка отправил Мусю к своему знакомому в Ново-Быхов. Я в 1942 г. попал в Германию на принудительные работы. В 1947 г. я приехал домой в отпуск на неделю и встретил Мусю. Мы обнимались и радовались встрече, как брат с сестрой. Мне кажется, что она работала в редакции газеты или на радио. Больше я о ней не слышал. Вся ее семья погибла.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Дора Мироновна Гехт.

Из воспоминаний Гехт Доры Мироновны, 1924 г.р.

Я родилась в Быхове. Дедушка Григорий Иосифович был казенным раввином. Он перед войной уехал в Одессу. Там он умер еще до войны. Мой отец Гехт Мирон Григорьевич, 1891 г.р. до революции работал в городской управе писарем. У него был прекрасный почерк, который знал весь город. Потом он работал кассиром в лесхозе. Мама до войны работала заведующей в детском саду. Возле нас до войны была синагога. Я туда украдкой носила бабушке сидур. Потом большую синагогу закрыли и ходили молиться в маленький домик. Папа был очень религиозный человек.

Я до войны успела окончить школу № 2, была активной комсомолкой. Училась вместе с Меншагиным. Война началась на следующий день после нашего выпускного вечера. Утром я услышала, как папа заплакал: «Война, доченька!». У нас была большая семья – брат и четыре сестры. 4 июля мы вышли из города. Мамин брат еще до этого ушел с бабушкой.

В тот день мы с братом с утра стояли в очереди за хлебом в магазин, в котором заведующим был Аляра Иоффе. Он впускал по два человека за покупками. Мы как раз зашли в магазин, когда Аляра открыл входную дверь и сказал, чтобы впустить всю очередь, чтобы все выходили через заднюю дверь во двор и прятались в картошке. Оказывается, в город въехали немецкие танки и открыли стрельбу по окнам. Мы с братом пошли домой. На углу стояли наши милиционеры с винтовками и стреляли вверх по самолетам. В нас стали стрелять очередями из самолетов. Моему маленькому брату даже прострелило галифе, но ногу не задело. Горели дома. Наш и дядин дом загорелись. Мы выпустили домашних животных и ушли из города.

Только в 1947 г. я вернулась в Быхов. После войны евреи собирались молиться в доме у старика Левина. Он уже не работал и не боялся, что его как-то накажут. По праздникам все евреи собирали деньги. Деньги присылали и из Ленинграда, где жили многие выходцы из Быхова. Часть денег передавали бедным. Нанимали мужиков с подводами. Они ночью выкапывали и перевозили на кладбище останки расстрелянных евреев. Папа вместе с Левиным и другими мужчинами также занимался установкой памятников на кладбище.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).



Из воспоминаний Рудаковой Мили Александровны, 1924 г.р.

Я была у подруги, когда увидела страшный черный дым за вокзалом. Горел аэродром, который строили 1200 заключенных. Разрушения и пожар вызвали панику, зэки вместе с охранниками, рабочими и горожанами в панике бросились бежать прочь от бомбардировок. Все смешалось. Я пыталась вернуться домой, в той стороне уже все горело, но попала в людской поток. Толпа вынесла меня на мост, образовалась пробка. Мост, забитый людьми обстреливало в упор сразу три самолета. В фашистские самолеты стреляли зенитки. Один самолет подбили, и он упал в районе деревни Следюки.

Так я оказалась в эвакуации одна, без близких. Меня принял в свою семью начальник лагерей заключенных Шапиро.

Во время войны из семьи моей тети спаслась только одна ее дочь – моя двоюродная сестра Маня Адинец, 1925 г.р. Ее мать Фрейда была еврейкой, отец, Адинец Степан Данилович, – русским. В начале войны они не эвакуировались, а когда всех евреев забирали в гетто, Степан свою жену и детей спрятал в доме. На квартире у них жил немец. Немец знал, о том, что в доме скрывается еврейская женщина с тремя детьми, даже помогал их прятать. Когда дома был только немецкий квартирант, женщина выходила из укрытия, накрывала на стол, готовила для него. Однако, кто-то из соседей или полицейских все же их выследил и донес. Где-то в 1942 г. немцы окружили дом и всех задержали. Фрейду с детьми Перной, Вовой и Аней погрузили в машину. Отца немцы отпускали, крикнули: «Уходи, швайн!». Но сын позвал его: «Папа!». И он не выдержал, пошел вместе с семьей на расстрел.
 
Мария Адинец (Ладнова) и Нелли Домациевская.

15-летней Мани тогда дома не было. Ее подруга предупредила, что дома у них засада. Маня побежала к соседям – своей ровеснице Нелли Домациевской и ее матери, которые спрятали девочку у себя. Она жила у них 10 дней, а потом ушла из города. Маня ходила из деревни в деревню, пока не нашла партизан. Однако, без проверки в отряд не брали и Мане пришлось некоторое время жить в деревне, хотя это было очень опасно.

Внешностью девочка походила на отца, признать в ней еврейку, было сложно. Однако, как-то в дом, где жила Маня, зашел местный полицейский и сказал, глядя на нее: «Смотри-ка, всех евреев уже расстреляли, а одна еврейка еще жива!». Он не выдал ее, но попросил связать с партизанами. Партизаны приказали девочке скрывать свою связь с ними, а полицейскому предложить собирать оружие для них. Какое-то время он приносил ей оружие и боеприпасы, а затем на одном из заданий его убили. Маня так и не узнала, был ли этот полицейский провокатором или он на самом деле хотел уйти в партизанский отряд. Затем Маня ушла к партизанам, воевала, после войны жила в Быхове, работала заведующей столовой.

Мой двоюродный брат Кац Мойше (Михаил), лет 25-ти, выпрыгнул из машины, в которой везли из гетто евреев на расстрел, на полном ходу и убежал в лес. Вслед ему дали очередь из автомата, но погони не было. Вероятно, немцы считали, что в мороз в лесу никто и так не выживет. Мойше остался жив. Он пешком дошел до Украины до города Сумы, там пережил оккупацию, там встретил украинскую девушку, которая потом стала его женой и матерью его детей. Сейчас его внуки уже взрослые люди, украинцы по документам, которые носят фамилию Кац.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Ирина Абрамовна Старовойтова в Гоньковом рву.

Из воспоминаний Старовойтовой Ирины Абрамовны, 1929 г.р.

«Когда война началась, мне было 12,5 лет. Мы с мамой жили в Быхове в колхозе «Революция». Еврейских мужчин и подростков немцы расстреливали в конце лета, наверное, в августе или в сентябре. Я помню, что было тепло. Было воскресенье. Моя бабушка Маланья взяла меня с собой в только что открывшуюся Быховскую церковь. Шла служба. В церковь ворвались немцы. Стали кричать, спрашивать, «Где юда?». Мы такого слова не знали и даже не понимали, что они хотят. Часа два нас из церкви не выпускали. Прибежала я домой и увидела, что мамка сидит и плачет: «Во рву, в кукурузном колхозном поле постреляли евреев». Мама слышала выстрелы. Немцы ездили на машинах туда-сюда, и мы боялись выходить из дома. Мы пошли туда с мамой вечером. Земля шевелилась, стонала. Трупы только чуть-чуть присыпали землей. Там мы с мамой увидели мальчика лет 14-15. Он лежал сверху, наверное, хотел выбраться, но не смог. Он был уже мертв. Я никогда его не забуду. Он и сейчас стоит перед моими глазами. Стреляли рядами на краю ямы, так что трупы лежали друг на друге. На следующий день мама взяла лопату и присыпала могилу. Место расстрела было всего в полукилометре от нашего дома. Мы называли это место Капоров ров, недалеко от Гонькова рва. После войны вроде бы раскапывали могилу и перевозили останки на кладбище.

Глубокой осенью расстреляли остальных евреев. Я их не видела. Только слышала крик, детский плач. Люди говорили, что расстреливали немцы. На месте расстрела валялось очень много бутылок от шнапса.

Полиция была там, где почта на угле ул. Днепровской, комендатура – около сушильного завода. В 1-й школе была жандармерия. Мою маму страшно избили и расстреляли фашисты за месяц до освобождения Быхова 24 мая 1944 года. Подозревали, что она связная партизан. Потом немцы забрали в комендатуру и меня. Мне было уже 15 лет. Тоже били. Били полицаи. Один сидел на голове, другой на ногах, раздели до трусов и били плетками. В карманах у меня были фотографии братьев и иконка святого Николая. Стали спрашивать, что это такое. Я объяснила и добавила, что иконка – это мамино благословение. Тогда меня бить перестали. Отдали одежду, дали маленькую иконочку Иисуса Христа «Моление о чаше»: «Это тебе наше благословение» и отпустили в камеру. Я потом долго эту иконку хранила. Русские хлопцы-полицаи всю ночь играли на гитаре и балалайке. Требовали, чтобы все в камере сидели тихо, чтобы шума не было. Потом почти все полицаи ушли с немцами.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).



Из воспоминаний Заровной Нины Михайловны, 1920 г.р.

«В конце дороги был ров. Я гнала коров. Залезла на забор. Увидела, что едут крытые черные машины. Машина не переезжая ров, разворачивается. Я смотрю – стоят одетые люди. Потом такой звук: «Тр-р-р-р», и людей больше нет. Подъезжает новая машина и все повторяется. Я сразу не поняла, что происходит. Потом поняла, что это евреев расстреливают. Мама сказала: «Хай их Бог простит. По их вере Бог их примет».

Тут жили Каганы, Двоскины, Заборовы. Мы их считали не чужими, а своими, хорошими. Базилевская Рива была моей одноклассницей. Когда евреев согнали в замок, Рива пришла ко мне. Я ей дала сало, хлеб и сказала, чтобы она уходила в лес. Но она сказала, что не может уйти, потому что жалеет маму. Назавтра после расстрела полицейский принес фотографию, вытащенную из ее кармана. Там была я и Рива. Я слышала, что полицейские рылись потом в одежде убитых евреев, искали золото.

Помню плотника Томилу. Он был очень хорошим человеком. Когда евреев стали собирать, он пришел к мужу моей сестры Коле. Коля говорил ему, чтобы он уходил, но он не ушел. Его расстреляли. Говорят, что кости находят во рву до сих пор.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Хася Янкелевна Маркович.

Из воспоминаний Маркович Аси Яковлевны (Хаси Янкелевны), 1920 г. р.

Мой отец Янкель Гаврилович, умер в 1922 или 1923 году. Моя мать Эстер родилась в Быхове. Была убита во время войны. Я помню комоды с пасхальной посудой. В семье отмечали все еврейские праздники. Вообще, насколько я помню, все были религиозными.

Перед войной я уже была замужем, работала учительницей младших классов. У меня был сын восьми месяцев. Я чудом уехала в эвакуацию. Мама меня не пускала. Говорила, что если я поеду, то погублю ребенка. Она рассказывала, как приходили к ним в гости немцы во время оккупации в Первую мировую, какие прекрасные у них были отношения. Заставил уехать меня брат мужа Моня. Я поехала с его женой.
 
Дом Хаси Маркович.

В нашей семье было семеро детей. Старший брат Шахна (Александр), 1905 г.р., жил до войны в Могилеве. Работал сапожником. Он погиб под Сталинградом, Абрам, 1910 г.р. воевал на Ленинградском фронте. Он умер в возрасте 91 года. Жил в Ленинграде. У него остался один сын Рафаэль Гаврилович. Сестра Маня или Мария Карасик, 1907 г.р. пережила блокаду в Ленинграде. У нее было четверо детей. Одна дочь погибла от голода. Она умерла в 1993 г. Ее дети и внуки живут в Петербурге. Две младшие сестры Рая (Рахиль), 1909 г.р., с двумя детьми погибла в Быхове, Соня, 1915 г.р., с тремя детьми погибла в Быхове в гетто.

Мы были первыми евреями, кто вернулся в город после освобождения. Вернулись немногие. У меня в Быхове в гетто погибло где-то двадцать родственников.

Памятник на еврейском кладбище поставили через несколько лет после войны. Я ходила по городу и собирала мешки, тряпки для перезахоронений. Наши евреи нанимали людей, чтобы выкапывали останки убитых под Воронино и везде, где, по рассказам, были похоронены евреи. Этим занимались многие, в том числе, брат мужа Моня.

(Из архива могилевской общественной инициативы «Уроки Холокоста»).


 
Семен Петрович Двоскин.

Рассказ Семена Петровича Двоскина, 1948 г.р.

Мои отец, дед, прадед родом из пригорода Быхова – Сапежинки. Сапежинка – вплоть до войны была чисто еврейским местечком, которое получило название от слов «Сапегова жинка» – жена Сапеги. Говорят, что в 18 веке, еще до раздела Польши, князь Сапега, подарил эту землю своей жене на день рождения. Тогда же в Сапежинку привезли примерно тридцать еврейских семей из-под Львова, из Галиции. Дали землю и некоторому количеству быховских евреев, в том числе, и моим предкам. Евреи местечка должны были работать «на замок Сапеги». Они шили обувь, одежду, мастерили упряжь, выращивали овощи, столярничали и т.д. Мой прадед и дед по отцу были кузнецами. После революции дед был председателем колхоза в Чаусах. Второй дед, тоже из Сапежинки – столяр.

В 1896 году в Сапежинке было 44 дворов, где жили евреи, они владели 368 десятинами земли. После революции в местечке основали колхоз им. Свердлова, а потом началась война.

28 августа 1941 года 27 сапежинских мужчин евреев, не призванных в армию, расстреляли на окраине села возле склада запалов. Мне прислали письмо из Саратова с рассказом очевидца расстрела. Он видел, как мужчин под конвоем вели на расстрел. Видел, как погиб кузнец Сендер Узилевский. Тем страшным утром кузнец поехал на смолокурню за углем. Сендер увидел, как мужчин гонят на смерть и побежал в заросли крапивы, чтобы спрятаться. Но один из местных, в надежде получить «богатство» кузнеца, его выдал. Он закричал немецким солдатам: «Вон, «юде», побежал». Узилевского застрелили. А сам побежал его грабить. Да только золота у местечковых евреев не было…

В тот же день, всех женщин-евреек, немощных стариков и детей, человек 55-70 собрали в большой дом-пятистенок Гамшея Узилевского. Здесь фашисты держали их целую неделю, без еды и воды, насиловали, били, издевались. Потом погнали в Быхов в гетто, затем расстреляли вместе с остальными быховскими евреями.

Сейчас от дома Узилевского осталась только небольшая ямка. На этом месте и поставлен памятник в память уничтоженных евреев Сапеженки.

На месте захоронения мужчин рядом с льнозаводом также нет никакого памятного знака. После войны здесь вели раскопки, планировали перезахоронить погибших, нашли деревянный протез. Кто-то из стариков вспомнил, что он принадлежал одноногому Шмуйле, так стало точно известно, что там захоронены именно сапежинские евреи. Мне показала место расстрела 95-летняя бабка. На месте захоронения до сих пор никто не сеет. Хотя большинство уже и не знает, почему в этом месте чистое поле без посевов. В списках расстрелянных в Сапежинке – 71 человек, по моим расчетам во время войны в оккупации погибло 94 сапежинских еврея: часть пропала в Быхове, часть – где-то по дороге сгинула.
 
Открытие памятника в урочище Масловичи. 23.10.2006 г.

После расстрела евреев Сапежинки, их дома отдали полицейским из Быхова. Некоторые дома были разобраны и перевезены в город.

Сейчас еврейских построек почти не осталось, несколько жилых домов и здание еврейской школы, которую заканчивал мой и дед, и отец. Уже на моей памяти разобрали синагогу, мельницу. После войны в Сапежинку выжившие евреи не возвращались.

Один из немногих сохранившихся старых еврейских домов – дом Дрыбинских. Отца семейства звали Бэрка, он умер в 1931 году. Детей воспитывала его жена Йоха. Йоха Дрыбинская была родом из Варшавы. Она была очень религиозной. Женщины Сапежинки приходили советоваться к ней, как к раввину. Ее расстреляли во время войны. Несколько лет назад новые владельцы дома нашли тайник, «схрон» Дрыбинских. В яме возле угла дома были закопаны подсвечники, куски кожи, никелированная кровать, медная ступка и мясорубка. Это, думаю, была первая мясорубка в Быхове, ее привезли из Польши. В соседнем доме, которого уже нет, жил мой дед – кузнец Иче Двоскин. Рядом стояла его кузница. Соседи очень дружили. Несколько лет назад мой младший сын, который живет в Израиле, познакомился там с молодой симпатичной девушкой Леной. Как-то Лена рассказала, что ее предки родом из деревни Сапежинка. Выяснилось, что Лена внучка того самого Яшки Дрыбинского, дом которого стоял рядом с домом Иче Двоскина. Когда мой отец Пиня Симхович узнал об этом, ему даже плохо от волнения стало.

Через 60 лет после войны внуки двух соседей и друзей из Сапежинки, встретились. Вот такой случай, один случай на миллион. А подсвечники бабушки Йохи – Дрыбинские выкупили. Теперь их зажигают в Израиле.

Советскую власть в Быхове устанавливали евреи. Первым секретарем ревкома был еврей по фамилии Француз, и первой «красной» стала Дороховская улица, где одни евреи жили. Правда, в конце улицы Дороховской со времен Екатерины II, жили бывшие каторжники, отсидевшие свой срок на Сахалине и сосланные на окраину Российской империи. До сих пор зна